— Лови! — Грубер бросил зараженному активированную гранату и бросился в приготовленную для отхода открытую дверь, захлопнув ее за собой и нырнув под массивный стол, который он видел, когда открывал дверь.

Одним из безусловных неосознанных врожденных рефлексов большинства живых существ, которые используют передние конечности в качестве рук, является хватательный. Этот рефлекс древний как сам мир, он появился еще раньше, чем у первобытных животных появилось молоко для вскармливания потомства. Этот рефлекс проверяют у только что родившегося маленького человечка, определяя его готовность к дальнейшему существованию. Тварь, когда-то бывшая человеком, могла утратить абсолютно все черты человека, включая внешний вид, но избавить ее от самых первых, самых древних рефлексов не смог даже паразит, подчинивший когда-то волю человека. Грубер не видел, как деформированные пальцы сомкнулись на гранате, которую он бросил легким движением кисти, но он, будучи врачом, предполагал, что так оно и будет. Предположение оказалось верным: рубер, совершенное неосознанно схвативший летящий прямо на него предмет, не успел его выбросить до того, как произошел взрыв. Тряхнуло изрядно. На Грубера, сидящего под столом и закрывшего уши, посыпавшаяся штукатурка почти не долетала, но по крышке стола стучало сильно.

— Я надеюсь, крыша на меня не упадет? — пробормотал он, выбираясь из-под стола, который на его счастье оказался прикрученным к полу.

— Нет, разрушенные балки не являются несущими.

— Давненько тебя слышно не было.

— Ты опять вслух говоришь.

— Плевать! Этот сдох?

— Откуда я знаю? — в голосе Зины прозвучало искреннее удивление.

— Ну, мало ли. Что это, кстати, за здание?

— Это военная комендатура.

— Охренеть, — Грубер с трудом открыл покореженную дверь. На этот раз рубер действительно был мертв. Но Грубер тем не менее решил одновременно и подстраховаться и выпотрошить сопровой мешок.

Вытащив из сумки нож, он вскрыл мешок, который был прикрыт пластинами, напоминающими плотный хитин. Открывать пришлось, просовывая нож между платинами и расширяя проход.

— У скраббера было интереснее. А вообще мне крючков не хватает, чтобы рану расширить. Да и ранорасширитель не помешал бы. Надо бы где-нибудь магазин медтехники найти, — бормотал Грубер, вытаскивая спораны, их оказалось двадцать, и восемь горошин. — Не густо, но пойдет, — он пересыпал добычу в мешочки и поднялся. — Руки где-нибудь помыть бы. Да и, Зина, ты, случайно, не знаешь, как отсюда выбраться, если по той дороге, откуда я пришел, это сделать невозможно?

— Я и не случайно знаю, — Груберу показалось, что в голосе его наноподружки появились язвительные нотки. — Выйти можно кратчайшим путем через отделение предварительного заключения.

— Чего? Отделения? Обалдеть, ну здесь и обозначения. А оружия здесь никакого нет? Чисто случайно?

— Это комендатура, а не арсенал. Здесь нет оружия.

— Ладно-ладно, куда идти?

— Через комнату, где ты под столом сидел, пройдешь по коридору. В конце будет туалет, там ты сможешь помыть руки. Дальше будет лестница, тебе вниз на минус первый этаж. А потом прямо к лестнице, ведущей наверх и заканчивающейся дверью наружу.

— Ясно.

В дальнейшую полемику Грубер не вступал, а просто пошел по описанному Зиной маршруту. В туалете он долго мыл руки, а потом посмотрел в зеркало. Почему-то именно сейчас, когда он рассматривал свое бледное лицо с лихорадочно блестевшими глазами, его окутало чувство полной безнадежности. Подняв руку, он без замаха шарахнул по зеркалу.

— Семь лет несчастий, — проговорил он, глядя на исказившееся лицо, отражающееся в осколках как уродливая гротескная маска. — Но гарантировано семь лет. Что там Ганс говорил про трехгодичную выживаемость?

Грубер наклонил голову. Лицо, словно сошедшее с портрета абстракциониста, повторило его движение. При этом освещении ему показалось, что его серые глаза стали как будто бы темнее. Решив не обращать на этот странный факт внимания, Грубер решительно закрыл все еще бегущую воду и вышел из туалета.

Его не переставал интересовать вопрос, а где все люди? Даже если они переродились, судя по реакциям того мертвяка, что встретился ему возле супермаркета, они даже из этого здания выбраться не смогли бы.

Ответ на его вопрос нашелся в подвале, куда он спустился по темной лестнице. Вообще отделение предварительного заключения представляло собой коридор, в центре которого располагался большой стол, на котором раскинулся пульт, открывающий двери, это пояснила Груберу Зина, а с обеих сторон были камеры, в виде больших клеток, с мощными прутьями решеток вместо стен.

Вот возле одной из этих камер и столпились бывшие работники военной комендатуру. Было их всего трое, остальным, видимо, все-таки хватило ума выбраться из здания на улицу, где они и пошли на закуску руберу. Эти же трое, на которых все еще была одежда, не просто стояли возле камеры, они возбужденно урчали и просовывали сквозь решетки руки, пытаясь зацепить прижавшегося к стене молодого мужчину в военной форме. Форма была без обязательного во все времена и во всех мирах ремня, а высокие ботинки были без шнурков.

Стараясь не привлекать внимания медляков, Грубер снял с сумки топор, который повесил на нее во время своего увлекательного забега через здание, поставил сумку на пол, на нее положил винтовку и двинулся к зараженным.

Все-таки не зря их называли медляками. Он успел двоих прикончить, пока третий догадался повернуться в его сторону, урча и совершенно не обращая внимания на то, что его товарищей уже где-то нет.

Грубер сильно размахнулся топором и ударил медляка по шее. Голову он не отрубил, но удар был вполне удачный: голова откинулась и повисла на неполностью перерубленном позвоночнике. Не издав больше ни звука, медляк завалился на пол и не подавал признаков жизни.

Грубер перевернул их и поморщился: споровых мешков ни у одного из троих не было, только какие-то зачатки.

— Кто ты и почему мне помог? — Грубер повернулся и внимательно посмотрел на заключенного.

— С чего ты взял, что я тебе помогал?

— Ты убил перерожденных…

— Надо же, первый иммунный нолда, оказывается все знает про зараженных, — протянул Грубер. — За что сидим? — из-за резкой смены темы парень растерялся настолько, что ответил.

— Я не выполнил приказ.

— О, да, это действительно преступление. Ну, бывай, — и Грубер направился к виднеющейся в конце коридора двери.

— Эй, постой! Раз ты помог, то, может быть, поможешь до конца? Дверь, например, откроешь?

— Да с чего ты взял, что я буду помогать какому-то хоть и иммунному, но внешнику? — раздраженно бросил Грубер, останавливаясь и неприязненно глядя на парня. — Мне мешали пройти эти медляки, вот и все.

— Я понимаю, почему ты меня недолюбливаешь, правда, понимаю, но я здесь именно из-за того, что я отказался выйти на земли Стикса, чтобы убивать ни в чем не повинных людей.

— Считай, я тебе поверил, вот только вилку найду, чтобы лапшу с ушей снять.

— Я правду говорю, это легко проверить, нужно только в моем деле посмотреть. Файлы вон там на столе лежат.

— А откуда я знаю, что ты сейчас не пытаешься выдать себя за кого-то другого?

— Там фото приложены. — Парень подошел поближе и ухватился руками за прутья решетки. — Капитан Веснин, проверь.

Грубер подошел к столу и принялся перебирать лежащие на нем бумаги. Почти сразу он нашел капитана Веснина, который обвинялся в том, что проигнорировал приказы командования и саботировал выход в проход на Стикс своей роты. Грубер неохотно повернулся к Веснину, а тот, почувствовав, что его невольный спаситель колеблется, решил поднажать.

— Ты пойми, я же теперь точно такая же цель для своих же, как и ты. Я даже ценнее, потому что моя ДНК больше подходит для различного рода операций с моими органами.

Грубер не смог не признать правоту капитана.

— Ну, хорошо. Надеюсь, я не совершаю самую большую ошибку в своей жизни, выпуская тебя. И, да, Веснин, здесь имена не прокатывают, нужно прозвище. Ты пока подумай, а я попробую разобраться с пультом. Судя по всему свет здесь не вырубило: это странно, но изучать данный феномен нет времени, так что, если знаешь, как открыть камеру, то вот он я, готов принять весь объем информации, начинай.